«Вы наверное не адаптируетесь тут, просто терпите». Что советовали политзаключенным психологи в колонии
Статья
6 марта 2025, 17:40

«Вы наверное не адаптируетесь тут, просто терпите». Что советовали политзаключенным психологи в колонии

Окно тюрьмы, Минск. Фото: Vasily Fedosenko / Reuters

В колониях есть психологи и их работа — в том, чтобы помочь людям, оказавшимся за решеткой, пережить стресс от лишения свободы и утраты связи с внешним миром. Раз в месяц осужденных вызывают на разговор, раз в неделю — в холодном зале крутят один и тот мультфильм про то, как нужно социализироваться в заключении. Психолог даже может прийти к вам под дверь камеры в ШИЗО и поинтересоваться, намерены ли вы впредь нарушать правила, чтобы снова не отправиться в ШИЗО. «Медиазона» поговорила с несколькими политзаключенными о психологической помощи, которую предоставляет государство, а также о том, как они спасаются сами.

Как это должно работать

В Уголовно-исполнительном кодексе сказано, что заключенным в колониях должна оказываться психологическая помощь в «адаптации к условиям содержания, преодолении конфликтов, нормализации психического состояния и нейтрализации отрицательных установок личности».

В 2018 году в исправительных учреждениях появились «психологические лаборатории», где, в рамках эксперимента, психологи проводили занятия о конфликтологии, трудоустройстве, взаимоотношениях в семье. ГосСМИ тогда писали, что в ИК-2 и ЛТП работа таких лабораторий «благоприятно влияет на психологический фон осужденных». Работает ли этот проект сейчас, неизвестно.

«Ну как вы, адаптировались?»

Как рассказывает экс-политзаключенная Татьяна, психолог в женской ИК-4 в Гомеле вызывал к себе осужденным по протестным статьям раз в месяц.

«Вызывает к себе, и спрашивает — адаптировалась? Я говорила обычно — нет, я не адаптировалась. Она мне отвечала грустно — знаете, вы, наверное, и не адаптируетесь тут, просто терпите. Я отвечаю — ну, спасибо, я так и планировала делать. То есть формально, для галки всё это»

По ее словам, с психологами в колонии никто не откровенничал, потому что все предполагали, что информация может быть передана администрации колонии. При этом некоторые женщины посещали психолога просто для того, чтобы поплакать.

«В отряде ты особо не поплачешь. Там никто этого не одобрит, скажем так. Если хочется поплакать, нужно спрятаться от всех — найти место и поплакать втихаря. Ну или к психологу».

На адаптационных занятиях, по словам Татьяны, заключенным показывали мультик, причем несколько раз один и тот же.

«В клубе ужасно холодно, просто невыносимо холодно. Там не отапливается ничего, а надо раздеваться. Причем даже шарф и шапку нельзя, надо сидеть в костюмчике и смотреть этот мультик каждый раз. А мультик про то, как надо социализироваться, что надо общаться с людьми, подходить к ним. После этого приходит психолог, говорит: "Есть вопросы?" Мы все : "Не-не-не-нет" (и зубы от холода стучат). Ну нет и нет, разошлись. И вот так каждую неделю. Работает психолог, зарплату получает».

«Будете еще нарушать?»

Ольга Класковская, также отбывавшая свой срок в ИК-4 рассказывает: желания помочь или какого-то участия со стороны этих психологов видно не было, а политзаключенные тоже «не горели изливать душу этим людям».

«Некоторые из психологов даже форму носили. Поэтому совершенно не было мыслей что-то рассказывать человеку, который работает в этой системе», — рассказывает она.

Ольга рассказывает, что психологи часто присутствовали на комиссиях, которые проводились перед отправкой заключенного в ШИЗО, они же посещали заключенных и в штрафных изоляторах.

«Задавали вопросы вроде — будете еще нарушать? Вам же в отряде лучше, чем тут. После прихода одной такой мне становилось совсем плохо. Она приходила с каменным лицом и говорила металлическим голосом: осужденная Класковская, подойдите к дверям. Я думала — ничего себе психолог».

«Почему ничего не ешь?»

По словам Александра Храпко, отбывавшего наказание в ИК-5 в Ивацевичах, психологи в ИК работают с заключенными, когда тем нужно сообщить тяжелую новость (например, о смерти близкого человека), или в случае голодовки заключенного. Храпко был судим дважды. В первый раз, когда Александру стало совсем тяжело морально, он голодал.

«Я вспомнил, что читал книгу про голодание ради здоровья. Решил попробовать на себе, и четыре дня ничего не ел, пил только воду. Психолог меня вызвал к себе, и спросил — в чем дело, почему ничего не ешь. Я все рассказал, он понял, что я не объявлял голодовку, чтобы что-то доказать, и успокоился. А психолог ничего критического в моем состоянии не увидел».

Психиатр выписал снотворное

Отдельно в колониях работают психиатры. В женской колонии в Гомеле к такому специалисту обращалась Ольга Класковская. В отличие от психологов, психиатр в колонии оказался внимательным и эмпатичным.

«У меня была очень большая тревога перед освобождением, и я просто не могла спать. Он пошел мне навстречу и выписал снотворные, с чем там обычно большие проблемы. Хорошо относился ко всем, вне зависимости от того, по какой статье сидит человек, давал какие-то советы, вроде — как справляться со стрессом».

Психиологическая самопомощь: поддержка «коллектива», книги, гантели, календарь и медитация

Политзаключенным приходится рассчитывать на себя и свое окружение, если становится совсем тяжело.

«У меня зрение очень плохое — минус 7. Как только нас в столыпинском вагоне привезли в колонию, у меня забрали очки. И это был первый стресс: ты абсолютно беспомощный, все равно что раздетый. Одновременно нужно сделать много вещей, например, бирку эту желтую дурацкую пришить. Мне тогда очень помогли люди, с которыми я оказался в карантине, в том числе и морально», — рассказывает бывший политзаключенный Сергей, отбывший срок в ИК-1 в Новополоцке.

В колонии он подружился с другими политическими заключенными. Внутри такого «коллектива» люди старались поддерживать друг друга.

«Если я видел, что кто-то замкнулся в себе, то старался обратить на это внимание остальных. Ну и взбодрить, конечно. Потому что это могло плохо закончится — там были те, кто подумывал о суициде. Подбираешь слова, ключик к человеку. Люди постоянно находятся вместе, там очень мало личного пространства, у меня на этом фоне обострилась интуиция, я каким-то звериным чутьем начинал разные вещи чувствовать, понимать, что с человеком что-то не так», — говорит он.

Сергей поддерживал себя, «уходя» с головой в книги: за 14 месяцев в заключении прочитал больше 200 книг.

«Еще иногда помогало вести календарь. Я разлинеил тетрадку и зачеркивал каждый день. Многие на меня смотрели и говорили "Ты только себе хуже делаешь, сам себе душу травишь". А мне наоборот, было легче от этого». Хотя, может, был бы у меня срок больше, я может этим и не занимался бы. Есть там люди, которым дали по 16, 20, 22 года. Там уже, конечно, не до календаря».

Александр Храпко вспоминает, что спасался также спортом и медитациями.

«Устраивал себе тренировки, иногда даже по несколько в день. В колонии у нас были «спортгородки», там можно было заниматься с гантелями или штангой. Когда не было доступа к спортгородку, просто приседал, отжимался. Если нужен был дополнительный вес, набирал воду в бутылки».

Медитации, по словам Александра, помогали, но нужно найти для этого время и уединенное место, с чем в колонии были проблемы.

Политзаключенный Евгений подбадривал себя «правильными» мыслями.

«Я старался не думать про дом, про привычные вещи. Потому что есть реальность, которая здесь и сейчас — ее надо принимать. Жизнь продолжается, просто сейчас жизнь здесь. Нужно заботиться о том, чтобы сберечь себя, свое здоровье. Я всегда старался избегать там сравнения», — рассказывает он.